"Мозаичная Византия в Москве, или приходи и смотри" Зарплата.

Мозаичная Византия в Москве, или приходи и смотри

22. 02. 2017                                                             Продолжение

ЗАРПЛАТА

  В храме не хватало денег не только на смальту, но и на зарплату. Отработав два месяца, Сергей пришел к настоятелю за жалованьем. Какая же была оплата? Сергей сказал перед этим:

  – Если бы я был один, то работал бы бесплатно. Но у меня семья… На прокорм надо.

  На дворе был август, месяц отпусков. Отец Димитрий сказал, что сейчас в приходе денег нет, потому что все ушло на оплату отпусков сотрудникам. Сергей подошел к старосте Василию Сергеевичу, спросил, что же ему, семейному делать без денег? Рядом со старостой стоял какой-то плотный мужчина. Он поинтересовался:

  – А сколько надо?

  Сергей ответил:

  – А вам-то что?

  – Ну, сколько, сколько надо?

  – Десять тысяч.

  – Долларов?

  – Рублей.

  Плотный человек из глубокого кармана брюк достал толстую пачку стодолларовых банкнот и отсчитал три бумажки. Потом спросил у старосты:

  – Это – ваш?

  – Да, да, наш! – торжественно подтвердил он. И Сергею тут же без всяких разъяснительных слов были деловито вручены эти триста долларов.

  – Молись за раба Божия Михаила, – по-прежнему торжественно подытожил Василий Сергеевич.

  Отец Димитрий, узнав, как Сергею помогли деньгами, опять подтвердил свои же слова:

  – Тебе Бог помогает. Закажи благодарственный молебен.

  Скоро неожиданно объявилась Оля Сухова. Сокурсница Сергея. Они вместе с ней учились у Михаила Николаевича Гребенкова. Оля привела своего мужа Сашу Зверева. Саша Зверев – ученик искусствоведа с мировым именем Ольги Сигизмундовны Поповой. Саше понравилась работа. Оля, увидев купол с уже готовым изображением Спаса Вседержителя, сказала Сергею:

– Михаил Николаевич возрадовался бы.

  Михаил Николаевич Гребенков был их общим учителем. И то, что учитель возрадовался бы, для Сергея много значило.

  А вот руку Христа нарисовать было так же трудно, как и его светозарный лик. Рука – сакральный знак. Отсюда и выражение – все в руке Божьей.

  С этой благословляющей рукой Спаса Вседержителя пришлось много поработать. Не сразу она благословила Сергея. Она вошла в критический ракурс криволинейной поверхности купола. Как это пояснить? Если взглянуть на изображенную книгу Евангелия, прижатой той самой левой рукой Христа, то книга вверху кажется уже, а снизу – шире. На самом же деле в куполе Сергей изобразил как верхнюю часть так нижнюю часть книги – одинаковыми по размеру. Но из-за криволинейной полусферической плоскости купола, когда смотришь на книгу с позиции пола храма, создается иллюзия того, что книга как бы расширяется снизу. Красивая такая иллюзия.

  Вот из-за такого эффекта и пришлось весьма поработать в поисках правильного расположения этой важной правой благословляющей руки Спасителя.

  Поначалу Сергей сделал её по-византийски, выбрав обычный двуперстный византийский стиль, когда мизинец и безымянный пальцы прижаты к большому, а указательный и средний направлены вверх.

  Сергей даже и не предвидел каверзного эффекта криволинейной поверхности. Но когда леса открыли, то при взгляде с пола храма рука вдруг стала смотреться так, словно у нее вместо пальцев были пиявки.

  Это было ужасно. Собрались все – и отец Димитрий, и архитектор Сергей Яковлевич. Решали и так и сяк. Ничего не получалось. Сергею очень хотелось изобразить именно традиционный жест византийских мозаик. Но на все воля Божия.

  И тогда отец Димитрий благословил изобразить другой жест – привычный для всех более поздних икон, в котором к большому пальцу прижаты не сразу два пальца – мизинец и безымянный, а только один – безымянный. Другого выхода не было так же, как и другого благословляющего жеста Спасителя в данной композиции. Рука встала на место так, как будто такой всегда и была.

  Все вздохнули с облегчением.

  Левая же рука отцу Димитрию понравилась вся. Она прижимала к груди Христа книгу Евангелия, на котором была изображена Богородичная восьмиконечная звезда. Эта звезда – копия с древнерусской шатровой колокольни церкви в древнем селе Поярково Московской области. Факт замечательный и неожиданный. Встретились византийский и русский стили прямо на Евангелии. Очень символично и радостно.

  Спас Вседержитель торжественно заполнил собой все пространство купола. Было такое ощущение, что Христос сам так правильно, так выверено влился в эту торжественную купольную чашу и застыл в ней победителем.

  Сергей смотрел на созданный образ Христа с сокровенным восхищением. Он почувствовал, что исполненный образ был сделан как бы кем-то свыше, а не только им самим. И это была правильная мысль.

  Так постепенно и создавалась непредвзятая приютная атмосфера в пространстве храма. И людям приходившим смотреть на выполненные работы становилось тепло, словно они сами делали всю эту мозаику. Многие из тех, кто заходил смотреть на работу в течение ее многолетнего исполнения, просили у Сергея разрешения на то, чтобы самим вложить хоть один камешек в общую плоть мозаики. И он позволял им это сделать, но только с любовью. Многие оставили в мозаике храма свой след или, точнее, не след, а легкий следок. Получалось такое соборное исполнение храмовых мозаик. А если вспомнить наставление-совет отца Димитрия (положил смальтинку и произнес «Господи, помилуй»), то получалась бесконечная общая смальтовая молитва. Это не было так называемой художественной самодеятельностью, это был стиль.

  Если бросить в гору песка песчинку, гора песка останется видимой, а песчинка навсегда невидимо сольется с остальными песчинками этой горы. И отыскать ее будет уже невозможно. Так и со смальтой.

  Мозаика должна быть не просто правильно выполнена, она должна быть живой, а не мертвой.

  И если кто-нибудь вдруг зайдет в крестильный храм, пусть будет уверен в том, что Христос, изображенный в куполе, его благословил. Ведь жест его правой руки и есть – живое благословение.

          * * *

  Сергей здесь же вспомнил реставратора из Италии Джованну, которая сказала тоже кратко, увидев работы Сергея:

  – Беллиссимо!

  Джованна или по-русски Жанна – имя женщины из незабвенной Италии, которая однажды через местного реставратора Павла зашла в крестильный храм посмотреть мозаики.

  Джованна! Красивое женское итальянское имя. По звучности оно так созвучно ещё с одним итальянским известным именем – Джоконда.

  В свое время Джованна реставрировала самого Джотто. Джотто, Джоконда, Джованна – просто созвездие итальянских слов. Сергею нравился звучный итальянский язык.

  Конечно, между реальной Джованной и Джокондой не было ничего общего. Джованне на вид было не менее шестидесяти лет. Её сын женился на русской, и теперь мать иногда приезжала к нему в гости в Россию. Так было и ныне. Божьим промыслом она вместе с семейством сына оказалась здесь – в храме. Говорили об изобразительном искусстве, о стилях, о линиях, о цвете.

  Изобразительное искусство оно везде едино, потому что это дар человеку от Бога. Этот дар един и неделим, начиная от наскальных рисунков и кончая современностью. Ведь художественно сделанная линия она везде останется художественной, как нота «ля» и на Луне – нота «ля».

  Джованна ходила по храму, вставала на леса, осматривала еще незавершенные мозаики. Иногда что-то лепетала на родном итальянском языке. Сергей ничегошеньки, ни единого слова не понимал, но интуитивно догадывался.

  Хотя, конечно, родственники тут же всё переводили ему на русский язык. Джованна была удивлена не только мозаикой, но и тем, что в России ведется строительство храмов. Италия уже давно сплошной музей древних храмов. Новые уже не строятся.

  Джованна уже перед самым уходом, ещё раз оглядев мозаики, вдруг оценочно произнесла:

  – Беллиссимо…Беллиссимо…

  Сергей сначала не расслышал слово, которое произнесла итальянка. И в ответ как-то неловко переспросил:

  – Что-что? Вы сказали – бессмысленно?

  Джованне перевели вопрос Сергея. Она слегка весело хмыкнула, и повторила:

  – Бел–ли–сси–мо.

  На этот раз Сергей понял смысл этого слова сразу, безо всякого перевода. И тут вдруг сам заговорил по-итальянски. Ну, конечно, не блистательно, но все же произнес знакомое всему миру итальянское слово в знак благодарности на такую оценку его работы:

  – Феличита!

  Джованна улыбнулась. Она всё поняла.

  Феличита все-таки есть. А для тех, кто не понимает, «феличита» значит – «счастье».

  Прощаясь с Сергеем, Джованна еще раз бросила взгляд на купол, где сиял образ Христа. И промолчала. Не стала хвалить, чтобы не испортить первого впечатления. Излишняя похвала – это уже лесть. Хочешь навредить человеку – польсти ему. Джованна промолчала.

  Через месяц Павел принёс две книги по искусству древних мозаик Равенны и Софии Константинопольской. Это был драгоценный подарок от Джованны, присланный ею из благословенной Италии.

  Сергей такого подарка не ожидал. Даже счел такое внимание к себе незаслуженным. Но, видимо, по-человечески доброму сердцу Джованны оттуда из Италии было виднее. Две книги прилетели, как два ангела. Первая книга – это мозаики Равенны. Тем самым она подтвердила, что поняла основное художественное направление мозаик Сергея. А вторая – мозаики Софии Константинопольской. Это книжное послание Джованны было неожиданно, как еще одна игольчатая улыбка Джоконды.

          * * *

  Однажды Сергей через интернет увидел документальный ролик про рисующего слона. Рисующий слон явно был надрессирован, но рисовать ему очень нравилось.

  Все художники немного слоны. Рисуют так, как их научили, как надрессировали. И многие гордятся своими школами. Слоны Строгановской, слоны Суриковской, слоны Глазуновкой школ... и так далее. Отец Димитрий закончил худграф педагогического института. Но никогда не рекламировал и не гордился этим.

  Как-то в храм заглянула одна молодая художница. Поговорили. Она рассказала:

  – Когда я училась в институте имени Сурикова, наша группа студентов под руководством педагога делали копию мозаики древней византийской иконы Спаса Вседержителя. Естественно, копию делали не с оригинала, а с фотографии. Вот так делали-делали и сделали. И вдруг увидели, что наша мозаика получилась лучше.

  – Ну, диво дивное! Молодцы! – не без иронии похвалил художницу Сергей.

  Вот к этому умению делать лучше, правильней, чем все остальные он относился скептически. Так можно написать копию с «Троицы» Андрея Рублева и тоже написать лучше, чем автор. Написать «Джоконду» лучше Леонардо.

  Как только ты объявляешь, что ты лучше всех, тебе необходимо немедленно перейти как минимум в другую комнату, по максимуму переселиться на другую планету. Хотеть друг друга перерисовать… Но ведь это невозможно.

  Рисовать или делать картины – это определённый набор хорошо выученных приёмов. Навыки, доведённые до автоматизма и даже до виртуозности. В этом нет ничего плохого. Но здесь нет особого творчества. У древних греков для деятелей «изо» поначалу даже имени музы не нашлось, потому что все это считалось обыкновенным ремеслом на уровне гончарного дела.

  Всему можно научиться, но нельзя научиться быть Андреем Рублёвым, Микеланджело или Рафаэлем. Ими надо родиться.

  Единственное, что отличает художника от слона, надрессированного на рисование, это – творчество. Простое, обыкновенное работящее творчество. Учитель говорил Сергею, чтобы он, пойдя работать как художник, самостоятельно, немедленно забыл все, чему он его научил. Никаких школ или знаменитых учителей. Тебе только показали, что и как делается. Тебя натаскали, надрессировали. Все забудь. И начинай рисовать по-своему. Иначе так навсегда и останешься вечным студентом или вечным подмастерьем. Все, чему тебя научили, и так останется. Только у Бога оставайся и учеником и подмастерьем. Новое дает только Бог. Ведь сказал же Христос:

  «Только я нов».

  Сергей считал главным то состояние умения, которое ты выдаёшь здесь и сейчас. Главное – искренность и вера, когда происходит не противопоставление, а слияние искусства и жизни, когда создание произведения искусства одновременно становится и восприятием этого произведения. То есть, художник открывает икону как мастер, а Бог в этот момент открывает самого художника.

  А отец Димитрий в отношениях Бога и художника был определенным связующим звеном. Прежде всего, он был заказчиком. А главное, он следил за тем, чтобы духовная сторона в делании иконы не нарушалась. И только так можно было подходить к стене, на которой должна была появиться мозаика. Не бояться, в буквальном смысле лезть на неё. Лезть на стену для того, чтобы она ожила.

  На стене не ищут и не рисуют, на стену выносят уже готовые решения, выполненные на картонах.

  Сергей и не искал на стене, но он импровизировал с помощью интуиции. Делал все прямым набором прямо на стене, что было весьма рискованно, но все это придавало изображению живость и непосредственность.

  Только так исчезала предвзятая жесткость линий и математическая сухость образа. На древних архаичных иконах это особенно было заметно. Тогда ведь никто не делал картонов. Бумаги-то не было. Все делалось на стене.

  И вся их кажущаяся «неумелость» линии рисунка лишь еще активнее подчеркивала состояние святости образа. В этом вся сила и космос архаического и всего искусства в целом.

  Вера помогала увидеть живой образ. Иногда некоторые художники с жестким упрямством добивались какой-то мифической точности в рисунке. Тем самым как бы высушивали свою работу. И она становилась похожей на сушеную воблу или камбалу. Жесткость уничтожала животворность или живость линии.

Прямой набор прямо на стене

  Такой эффект жесткости, в которой, как в серной кислоте, растворяется красота человеческого голоса, красота вокала. Давно замечено, что чем четче певец хочет спеть такт, соблюдая законы ритма и точности звучания взятой ноты, тем больше он становится похожим на робота. Задушевность песни никто не отменял.

  Исполнение линии художником – это тоже вокал. Это – настоящая песня, которую тоже можно испортить.

  Шаг влево или шаг вправо – расстрел. Такое конвойное «искусство» не для художника. Художник дитя свободы. Бог сделал человека свободным.

  И всё-таки это было настоящим чудом гениальности, когда первый художник древнейшей эпохи впервые взял и сделал или сотворил в пещере первое наскальное изображение. Событие равное по значимости полету Гагарина в космос.

 © Сергей Голышев, текст, фотографии

Редактор, корректор Ирина Васильевна Ерёмина

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ