«Мозаичная Византия в Москве, или приходи и смотри». Око всевышнего.

Мозаичная Византия в Москве, или приходи и смотри

22. 02. 2017г. Продолжение

ОКО ВСЕВЫШНЕГО

Люди иногда говорят – «Бог всё видит». Но никому неизвестно откуда и как нас видит око Всевышнего. Бога можно попытаться разглядеть вокруг себя. Можно взять и просто закрыть глаза. Можно зашторить все окна и законопатить замочную скважину. Можно оставаться безразличным. Можно отрицать. Но избавиться от мысли, что Бог все-таки все видит, все равно невозможно.

Поэтому не трудно представить себе, что Бог может взглянуть на крестильный храм в честь священномученика Владимира Медведюка и «Всех Новомучеников Российских» из космоса и вполне разглядеть его местоположение на лице Земли. Он стоит в России. На Красноармейской улице города Москвы. Прямо за Путевым дворцом.

Этот крестильный храм архитектурно имитировал древнерусский кубический стиль в экстерьере и древнеримский или итальянский арочный двухэтажный дворик в интерьере. Стоит он такой приземистый и одноглавый, скромный и торжественный, приписанный к территории мощного храма «Благовещения».

Его кубическая форма – символ стойкости, непоколебимости веры, прообраз доброго человека. Его фасад парадной дверью выходит прямо на улицу. Нет ни паперти, ни портика, ни даже легкого навеса над дверью. Вот так просто храм упирается прямо в тротуар. Заходи и крестись.

Бог ждет всех. И не только ждет, но еще и призывает. А как? Те, кого он призвал, знают. Как сказал один батюшка:

– Если Бог тебя Сам призовет, то бегом побежишь.

Вначале была идея. В идее был Бог. Идея, даже если она не выполнена, всегда остается и никуда не уходит. Она всё равно ждёт своего часа. И Бог всегда дает человеку возможность ее исполнить. Воплотить. И возможность эта называется творчеством. Человек создан для того, чтобы творчески исполнять Божьи идеи.

Идея постройки крестильного храма пришла к протоиерею Димитрию Смирнову, как к композитору приходит мелодия лебединой песни. Легко. А трудность заключалась лишь в одном. Надо было каким-то образом эту идею воплотить. Надо было просто построить храм.

Протоиерей Димитрий Смирнов довольно известный священник. Его дед был белым офицером, а прадед – тоже был священником. Отец Димитрий митрофорный батюшка. Еще он является проректором Православного Свято-Тихоновского богословского института. И еще он там кем-то является в Русской Православной Церкви. Но сам о своих регалиях говорить не любил. И представлялся всегда просто. А невоцерковленным или иноверцам предлагал для их же понимания называть себя просто Дмитрием Николаевичем. Иногда с юмором особливо назойливым пристающим к нему «захожанам», то бишь почти неадекватным, называл себя, если те спрашивали его имя, Митькой. Те тут же вразумлялись. И с поумневшими лицами отходили в сторону. Умел батюшка вразумить.

И вот он задумал построить крестильный храм.

Сам Отец Димитрий говорил, что функционально этот крестильный храм не нужен (можно крестить и внутри обычного храма, в купели). Но такой храм задуман был только ради красоты, что и постарался воплотить в жизнь архитектор крестильного храма Сергей Яковлевич Кузнецов.

Сергей Яковлевич Кузнецов – доктор искусствоведения и кандидат архитектуры, профессор Московского архитектурного института, заслуженный работник высшего образования. Все серьезно. Ко всему этому надо добавить, что он еще был просто хорошим человеком.

Основная задача состояла в том, чтобы с Божьей помощью сделать этот храм уникальным. Для этого и было решено украсить всё небольшое пространство, весь изящный интерьер храма мозаикой.

Сначала целая команда поехала в Италию посмотреть на Равенну. Сергея не было в составе делегации, но он видел любительский фильм об этом путешествии. В одном сюжете фильма о непосредственно мозаичном пространстве в храме Равенны, Сергей услышал закадровый вздох (похожий чуть-чуть на простое мычание) отца Димитрия. Так вздыхают от невольного восторга в минуту внезапно представшей перед глазами красоты.

Согласно богослову Дионисию Ареопогиту Красота одно из имён Бога. Есть фраза: «Я верю в Бога». А если взять и заменить в ней слово «Бог» на равнозначное слово «Красота», то можно твердо сказать, что неверующих людей в мире не существует. Фраза «Я верю в Красоту» близка всем. Все в нее верят. Даже бесы веруют и трепещут. Для бесов Красота – страшная сила. Красота не может быть лучше или хуже – она просто есть. В общем, Красотища.

Сергей запомнил этот восторженный вздох-возглас настоятеля и взял его как камертон в звучании будущих мозаик. И правильно сделал.

А потом, попозже, 19 ноября 2000 года на территории Благовещенского храма был освящен закладной камень будущего крестильного храма «во имя священномученика Владимира Медведюка и Новомучеников и исповедников Российских».

Крестильный храм во имя священномученика Владимира Медведюка и Всех Новомучеников Российских

И храм родился. Вдруг. Он возник, как новорожденный крепыш-младенец. (Такой новорождённый.) Кирпичный. Однокупольный. С позолоченным крестом. Архитектор Сергей Яковлевич Кузнецов на взгляд Сергея сумел найти свою изюминку в архитектонике храма.

За счет обрубленных углов снаружи храм напоминал Сергею гигантскую кубическую купель для крещения. Так образно виделось ему.

Крестильный храм решено было украсить мозаикой. И именно ради Красоты. Крестить можно просто в купели в обычном, а не крестильном храме. В конце концов, Иоанн-то Креститель крестил Христа в простой не особо широкой речке по названию Иордан.

Наш же крестильный храм строился не только для крещения, но и для того, чтобы проявить на его стенах красоту мозаичной иконы. Задача, конечно же, не из легких, но с Божьей помощью выполнимая. А как иначе?

Крестильный храм ждал, когда он оживет, наполнится Красотой. Все его внутреннее пространство словно дышало ожиданием. Так затаенно космическая ракета ожидает своего старта в простор небес.

Если заглянуть в храм, то можно увидеть, как за счет многочисленных арок его внутреннее пространство приобретало воздушность. Стены становились невесомыми. Поэтому и получился прообраз древнего арочного итальянского дворика.

Сергею этот квадратный дворик внутри храма страшно нравился. Оставалось, чтобы и сам Сергей понравился этому почти домашнему дворику.

Следует отметить, что христианская культура Византии повлияла на развитие Европы и, в том числе, на возвышение Древней Руси. Но с падением Константинополя всю византийскую культуру отодвинули на задний план. Задвинули. Почти забыли. К сожалению. Что, собственно, несправедливо, но хотя и закономерно: католической и протестантской Европе эта империя была чужда из-за Православия. В Византии вместе с Богословием развивались и науки, и искусства, и ремесла. Мозаика занимала одно из первостепенных мест. Выполнение мозаики в древности могли позволить себе только цари. Все стоило очень дорого. В буквальном смысле. И люди это понимали. И ценили мозаику. Весьма.

Храм как раз и предполагалось украсить такой царской мозаикой созвучной по стилю завораживающим мозаикам византийской Равенны. И когда однажды доктор искусствоведения богатая киприотка Анна Михайлидис, приехав в Москву и зайдя в крестильный храм, увидела мозаики, то она подтвердила, что то, что сделал Сергей, именно византийский стиль. Стиль был выдержан – это было одно из главных условий.

Все это, конечно, произошло позже. Но пока мысли о византийской мозаике уже радостно витали в воздухе. Конечно же, можно было скопировать древние мозаики. Но если посмотреть на византийские мозаики от первых до последних веков, то легко можно заметить, что все они не повторялись в веках. Шло определенное непосредственное развитие и техники исполнения и самой иконографии. И можно было без труда отличить мозаики Равенны от мозаик Осиос Лукаса или Монреале. Все было неповторимо. Шло развитие мозаичного ремесла-искусства. И Сергей ставил себе задачу не в повторе, не в копировании или наивном подражании древностям, а именно в развитии мозаичного искусства. Как в наше время можно сделать современную мозаику в византийском стиле? И зачем?

Все начинается с правильно поставленного вопроса.

Только вопросы будят наши души, наши сердце и ум. Ну, если не вопросы, то хотя бы просто просьба – «Господи помилуй».

Все начинается с правильной, с праведной мысли. Действие прежде мысли – это гордыня. С правильной, праведной мысли начинаются правильные действия. Без правильной мысли все есть бессмыслица. А кому нужна такая чехарда?

Закадровый вздох восхищения отца Димитрия перед византийской мозаикой был правильной мыслью. И Сергей ее поддержал. Это и стало ответом на его вопрос – зачем делать мозаику?

          * * *

Каким же образом Сергей оказался в крестильном храме?

Что же, всё было просто. Сергей спросил у одного знакомого старосты храма, не нужны ли где-нибудь работы по мозаике. Предложение пришло не скоро, но было убедительно. Требовался художник-мозаичист храму «Благовещения», что в Петровском парке у метро «Динамо».

Настоятель отец Димитрий Смирнов посмотрел эскизы, сказал, что у Сергея легкая рука. По этой легкой руке Сергея и приняли на работу. Но точнее – приняли по легкой благословившей руке самого настоятеля.

Сергей никогда раньше не был знаком с этим священником, но слышал, что он был знаменитым по Москве батюшкой, обладал феноменальной памятью, произносил впечатляющие по силе проповеди, был крепким духовным руководителем своей паствы. Начало уже было интересным.

Сергей был принят на работу еще и благодаря непосредственно архитектору Сергею Яковлевичу Кузнецову. Сергей Яковлевич хотел, чтобы над украшением храма работал один художник. Он так иронично и говорил:

– Зачем нам колхоз?

Собственно, Сергей ничего против этого не имел. И один, как говорят, в поле воин. Правда, на всякий случай, он позвонил известному мозаичисту Александру Карнаухову.

Тот удивился – почему не ему предложили эту работу? Сергей согласился с ним и предложил вместо себя настоятелю известного мозаичиста. Но отец Димитрий не благословил.

Сергей не стал выяснять, почему именно ему поручили такую большую и ответственную работу, а не К. или Ц... или еще кому-то. Это был его первый большой заказ. И даст Бог, не последний.

          * * *

Бог воспринимает нас такими, какие мы есть. Он не хвалит и не критикует нас. Но все мы ответим на Страшном Суде за все события нашей жизни как хорошие, так и плохие. И каждая наша мысль, которую мы принимаем, в прямом смысле творит наше будущее. Хотя вся наша жизнь, даже если её программировать, все равно в основном проходит на уровне импровизации и интуиции. Все приходит Божьим промыслом – как бы ниоткуда.

Так и в мозаике при первом взгляде кажется всё ясно, но при общей ясности никто не может сказать – откуда всё приходит. Ниоткуда и из ничего. И сам ты в это мгновение – ничто. Никто из людей не знает, откуда появился Бог. Но Он знает, откуда появился человек, потому что Бог сотворил человека, сотворил «из ничто», из праха земного. Для того, чтобы человек обожился. На этом и держится вера христианская. Вера величиной с маковое зернышко делает чудеса. По вере вашей дастся вам. Преподобный Нектарий Оптинский говорил:

– «…человек, когда искренно придёт к сознанию, что он – ничто, тогда Бог начнёт творить из ничего нечто великое».

Сергею ничего не оставалось, как явно почувствовать себя «ничто» перед такой большой работой. Как ее делать? Страшно представить. Общая площадь храма для мозаики по подсчётам Сергея составила более двухсот квадратных метров. Это сколько же надо будет работать, чтобы покрыть смальтой всю эту поверхность?!

«Открылась бездна, звезд полна.

Звездам числа нет, бездне дна».

(М. Ломоносов)

Как никому не счесть звёзд на небе, так никому не счесть и модульных кусочков смальты или смальтинок на стенах этого храма. Можно для полноты сравнения добавить, что это, примерно, то же самое, что спичками выложить футбольное поле. Раз – спичка. Два – спичка. Ну, так из одной спички возгорится и пламя. Из одной смальтинки – мозаика. Все возникает само собой. Глаза боятся – руки делают. Но не бойся.

И здесь-то начинает царствовать интуиция. Если нет интуиции, художник работает так, как его научили. Если она есть, то художник делает так, как ему подсказывает Бог. И здесь помогает неизменная подруга любого художника – вечная импровизация. Интуиция и импровизация – это очень много. Но только с Божьей помощью.

          * * *

Вот таким же образом с помощью интуиции и импровизации делается мозаика по имени Жизнь. При общей ясности все приходит как бы ниоткуда. И лишь интуиция подсказывает, как надо поступить. И лишь импровизация определяет, с какой ноги шагнуть в направлении выбранного пути.

Захочешь – шагнешь правой. А не захочешь – шагнешь левой. Запрограмированно обычно строем начинают шагать с левой ноги.

Шагом марш! Строем! Кто-то уже готов шагнуть левой. Левой! Левой! Раз-два – левой! Сила привычки – это тоже хорошо.

Да! Но не всегда. Бог постоянен. А вот нам он дал возможность импровизировать, но опять же, только во славу Божью. Бог все уладит.

Вот так импровизационно случился один морозный заснеженный декабрьский вечер. Сергей стоял на автобусной остановке у Ленинградского шоссе в подмосковном городке Химки. Ярко горели фонари. В этом месте шоссе плавно пересекало широкий неглубокий овраг. Дорога по обочинам обрывалась глубокими заснеженными кюветами неприступной крутизны. А за ними там, невдалеке, на фоне снега и перекрестного света фонарей резко вырисовывалась истонченная старческая фигура, облаченная в черные монастырские одежды. Даже на расстоянии, на лице таинственного путника были заметны и горящий взгляд, и острая седая борода. Путник, не смотря на солидный возраст, шел по снегу ровным и твердым шагом, уверенно приближаясь к высокому и крутому скату кювета. Взбираться вверх к автобусной остановке по такой крутизне ему было бы явно трудновато. Но у путника не было выбора. Куда было деваться-то?

Рядом кроме Сергея никого не было. Путник упорно шел вперёд так, словно восходил на свою Голгофу.

Импровизация по имени жизнь проявляла себя в полную силу.

И Сергей понял, что должен помочь этому старцу. Ничего не оставалось, как немедленно протянуть ему свою руку, чтобы тот смог выбраться на обочину.

Его звали отец Михаил. Это был иеромонах, приехавший в Химки по приглашению, но, оказавшись в незнакомой местности, он сбился с дороги. Сергей, конечно же, понял, что это совсем не старец, а он сбился с пути. И это ему, Сергею требовалась помощь. Таким образом, они помогали друг другу. И пока они шли на нужную улицу, Сергей рассказал отцу Михаилу о своих проблемах и желании делать мозаичные иконы. Старец внимательно посмотрел на Сергея и как-то по-простому благословил:

– У тебя получится.

Сергей так же по-простому воспринял это как Божий промысел. Получится, значит, получится.

Получится – значит, ты с Божьей помощью это сможешь. Так же как и седовласый старец отец Димитрий благословил Сергея на работу. Значит, так тому и быть.

И Сергей тут же вспомнил и слова Виктора Сорокина:

– Напиши об этом... у тебя получится.

Но Виктор говорил уже про книгу об этой мозаике.

«–Ну, прямо как сговорились», – подумалось Сергею.

И значит можно начинать. С Богом.

Когда Сергей только начинал делать мозаику, он сказал себе, что если Бог есть, то Бог ему и поможет. И он делает ее до сих пор. Его мозаика как бы доказывает истинное существование Бога. И будущая книга тоже должна это доказать. Ему лично. И ему этого хватит.

Бог все уладит.

          * * *

Декан Свято-Тихоновского Богословского Университета факультета Церковных художеств отец Александр Салтыков говорил на своих лекциях, что если внимательно приглядеться к иконе, то в ней можно разглядеть почти все стили мирового искусства: и импрессионизм, и ренессанс, и японские изящные фигурки, и древнегреческие росписи и даже наскальные пещерные рисунки эпохи неолита тоже.

В раннюю христианскую эпоху христианское искусство было только иконографичным. Иконописец для начала был обязан знать, как технически пишется икона. Сергей был практически уверен, что почти все знает об иконах и мозаике, но однажды отец Димитрий, объехавший в церковных командировках полмира, смирил его уверенность одной фразой:

– Ты многого не видел.

Сергей, молча, согласился. Многого не видел, многого не делал. Но предстояло сделать тоже много.

Много надо знать об иконе, прежде чем приступать к работе над мозаикой. Нужно знать, как она делается. Для того, чтобы сделать даже небольшую икону, надо знать историю искусства, вековую технологию ее производства, надо быть и богословом. Иначе будешь писать всю жизнь, и ничего не получится. Ну, разве что сможешь скопировать или сымитировать какую-нибудь икону. Делание иконы – это премудрость. Икона включает в себя понятие искусства.

И вот здесь возникает естественный вопрос – зачем искусство в церкви? Отец Павел Флоренский говорил, что икона может быть произведением искусства, а может и не быть им. Икона как таковая обязательно нужна, потому что, опять же, говоря словами Флоренского, христианство «не доказуется, а показуется».

Хорошо сказал преподобный Амвросий Оптинский:

«Искусство – это печаль о рае».

И то правда. Искусства в аду не будет.

Вывод: церковью искусство не отвергается. Здесь можно процитировать и Гоголя:

«Неподготовленному к внутреннему перерождению человеку

необходима “незримая ступень к христианству” и таковою может стать искусство».

То есть искусство – это «незримая ступень к христианству». Вот что такое искусство. И стены нашего крестильного храма с мозаикой – это иллюстрации книги Евангелия. И каждая стена – гигантская страница этой книги. Каждая стена должна быть страницей искусства, шедевром. Получалось, что весь храм сложен из этих страниц наподобие домика. В старину икона на Руси грамотно читалась всеми, как книга и как целая проповедь. Читалась снизу вверх. От земного – к горнему. Правильно сказано об иконе, что это – «Богословие в красках».

Святой Григорий Великий говорил:

«Изображения употребляются в храмах, дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере, глядя на стены, читали то, что не в силах прочесть в книгах».

Искусство иконы – это свобода выбора, данная человеку Богом. Истинное искусство всегда дается человеку от Бога, как дар, и возвращается человеком Богу, как жертва.

Как стать истинным творцом иконы? Это только одному Творцу и известно. Как Андрей Рублев стал знаменитым на весь мир иконописцем? А вот так.

          * * *

Только что построенный крестильный храм напоминал Сергею пустой ларец для драгоценностей. И каждая смальтинка, каждый камешек из мозаики вкладывались в него, как бриллиант или самоцвет.

Отец Димитрий Смирнов как-то сказал Сергею:

– Положишь камешек и добавь слова – «Господи, помилуй». Следующий положил и опять – «Господи, помилуй».

Действительно получается, что каждая смальтинка – бриллиант и самоцвет. Каждое слово – жемчужина. Так этот храм постепенно и станет буквально драгоценным. Не говоря уже о том, что главная его драгоценность драгоценностей сам Господь Бог. Это – для нас.

А для Бога – важно наше сердце. Только наше искреннее сердце для Бога и жемчужина и бриллиант. Господи, помилуй.

Сергей воспринял совет отца Димитрия, как руководство к действию. Сколько камешков и смальтинок положил, столько же раз произнёс слова молитвы. Кусочек смальты положил – «Господи помилуй!», рядом положил второй – «Господи помилуй!». Потом – третий. Синий ли то цвет или желтый, белый или черный. Дальше кладёшь уже там какой-нибудь семнадцатый, а там и сотый и трёхсотый. И так далее. А потом незаметно уже и со счета сбиваешься.

Из мозаики при помощи смальты и камней организуется пространство храма. И, кажется уже, что мозаичное пространство храма распахивается, как книга. Господи, помилуй! – звучит мозаика.

Путь начинается с первого шага. Свет мозаичного пространства начинается с первой смальтинки. Пространство книги начинается с первого слова. Так и хочется повторить – Господи, помилуй. И опять…

© Сергей Голышев, текст, фотографии

Редактор, корректор Ирина Васильевна Ерёмина

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ